Лидер группы «Крематорий» Армен Григорян, побывав в гостях у Дианы Арбениной в программе «Последний герой» на «НАШЕм Радио», рассказал читателями НСН, почему он любит портвейн, на какой музыке вырос и как он пишет свои песни.

Диана Арбенина: — У первой песни, которую я у вас услышала, был странный неразборчивый припев. Но помню первые строки, звучащие так: «Мама с папой уехали в Европу…» Так что же вы там пели в припеве?

Армен Григорян: — В припеве мы произносили фамилию Хабибулин, благодаря которой и назвали песню.

— Есть ли какая-нибудь история создания этой песни?

— Конечно. У нас в школе был небольшой кружок, и мы там любили слушать рок-музыку. Мой приятель по фамилии Хабибулин отличался тем, что собирал вокруг себя много людей, и у него родители часто уезжали за границу. Пока их не было дома, он любил устраивать вечеринки. И я решил написать портретную песню для этого Хабибулина. Это маленький портрет школьного приятеля и описание его жизни. Это моя одна из первых песен. Вот и всё. Вообще раньше я увлекался зарубежной тяжелой музыкой, и все тексты писал на английском. Можно считать, что это первая песня на русском языке. Большинство текстов я писал в жанре рассказа, не прибегая к поэзии. «Хабибулин» — это зарисовка о моём приятеле.

— Вообще писать подобного рода песни сложно. Гораздо проще написать что-то философское или псевдофилософское. Каждая ваша песня имеет чёткую картину. Это намеренно?

— С самого начала я всегда писал музыку. Когда ты пишешь музыку, то абсолютно свободен. Тексты потом. Есть люди, которые кладут стиху на музыку, есть те, кто кладет и на стихи, и на музыку. Я никогда не писал текстов в свободном плавании, они всегда были привязаны к музыке.

— А сам Хабибулин слышал эту песню?

— Слышал. Есть строчка, на которую он обижался. Но когда песня стала популярной, то он после каждого её исполнения требовал ящик коньяка. Хотя раньше требовал портвейна.

— А ты портвейн пил?

— А как же. Портвейн — это самый музыкальный напиток. Он очень хорошо влияет на голос. Рябина на коньяке на втором месте. Полагаюсь на свой личный опыт.

— Почему у вас много песен о девушках? Да и все с именами еще, хотя это редкость.

— Это абсолютно нормально. Мне повезло, у меня было много девушек, да к тому же они часто меня спасали. Может, я подкаблучник в какой-то мере. Я любил, когда их было много, и когда они были рядом. Даже когда в нашей группе директорами были мальчики, то у нас всегда были какие-то скандалы, и мы вскоре очень неприятно расставались. С девушками все проблемы ушли. Я думаю, что они честнее, добрее. Всегда приятно поговорить с дамой.

— А безобразная Эльза есть в природе?

— Их две. В одном флаконе сразу две девушки. Одна была известная личность. Она всё время бегала за добавкой в пивной бар. Однажды она ушла, а её всё нет и нет. Но внезапно она вернулась. А вторая Эльза — наша знакомая Олеся Троянская. Мы у неё на квартире долгое время тусовались. Тогда были голодные времена, а мы напились до такого состояния, что выловили рыбок из аквариума и зажарили их, пока она в ванной плескалась. Вот рыбами и закусывали. Потом она нас пинками выгоняла с этим аквариумом.

— Ходит миф, что вы сами играете на скрипке. И многие верят.

— Это всё не так. Как я могу играть, там же ладов нет.

— А армянские корни о себе дают знать?

— Они никуда и не уходили. Мой дедушка был отправлен на работу в Архангельск. Позже отправили в Москву, где он был металлургом. Папа закончил МАИ, работал с Новожиловым, Туполевым. Еще он и МГУ заканчивал, отделение восточных языков. Я должен был родиться в Каире. И в итоге меня родили в Москве. Правда, потом родители уехали обратно из-за сложной ситуации в стране. Рос я с большим количеством бабушек, а родителей в этом не виню.

— Часто в Армении бываешь?

— Как смогу, так и приезжаю туда. Последний раз был три месяца назад.

— На какой музыке ты вырос?

— Музыка была разная. Родители любили французскую музыку. Папа любил оперы. Потом появились Битлы. Как-то раз мой приятель притащил их пластинку, которую мы с удовольствием слушали. Позже появился Моррисон. У меня школе был паренек, у которого было много пластинок. Он постоянно с кем-то менялся. Когда он начал снабжать нас пластинками, то началась просто волна. Дошло до того, что мы на уроках английского слушали его пластинки, а потом переводили. Нашей учительнице это не очень нравилось.

— А влияет ли то, где ты жил, откуда родом и так далее на твоё творчество?

— Мне кажется, не очень важно где живешь, и откуда родом. Бывает так, что скромный человек может оказаться условным Моцартом. Хотя для многих их происхождение влияет на стиль музыки и на тематику песен.

— Бывает так, что ты буквально «болеешь» сценой, и не можешь уйти, потому что это твоя жизнь. Правда ли это?

— Расскажу свою историю на этот счёт. После окончания МАИ у меня было распределение, потому что тогда нельзя было по-другому. Нужно было обязательно отработать три года на производстве. И параллельно с этой работой я еще занимался музыкой. Потом началась дилемма: поступать в аспирантуру или заниматься музыкой. Тогда я был настолько влюблен в музыку, что другого слова, кроме как «любовь», подобрать нельзя. Тогда я решил бросить всё. Мама говорила, что я буду играть по ресторанам, надо мной будут издеваться и так далее. Всё-таки я решил пуститься в это непонятное плавание. Когда нас первый раз показали по телевизору, то мама поняла, что не зря я начал этим заниматься.

— Говорят, что ты классно рисуешь.

— У меня было много приятелей. Хоть я и общался с музыкантами, но больше всего общения было с художниками. В мастерских мы много выпивали, и потом меня учили рисовать. Однажды мы рисовали в одном училище. Я туда пришёл, и в качестве студента рисовал голую тетю. Натурщица, конечно же, была. Ну и потом я начал ходить по многим мастерским, подглядывать, что да как устроено.

— И чем же вы пишите?

— Обычно маслом и акрилом. Для меня музыка и живопись — несообщающиеся сосуды. Либо одно, либо другое.