Эрмитаж – это не просто музей, это целый мир со своими традициями и ритуалами. Даже если вы бывали в легендарном здании на Дворцовой не один десяток раз, этот музей найдет, чем вас удивить. О новых выставках, «диктатуре толпы», пиаре искусства и самых неожиданных титулах Эрмитажа НСН рассказал руководитель музея Михаил Пиотровский.

- Михаил Борисович, на прошлой неделе в Париже открылась выставка работ из коллекции Сергея Щукина, организатором которой был «Эрмитаж». Насколько высок интерес к этой выставке на Западе?

- Это совершенно потрясающая выставка коллекции Сергея Щукина, которая после революции, начиная с 30-х годов, постепенно делилась между Эрмитажем и Музеем изобразительных искусств имени Пушкина. Сейчас она вся, целиком выставлена в Париже в Центре Louis Vuitton, в здании, которое крупнейший коллекционер Бернар Арно построил для своей коллекции. Эта выставка давно была задумана, ее должны были открывать два президента, но глава Франции сказал, что не хочет встречаться со своим российским коллегой на выставке, и она неожиданно приобрела особый аспект. Понимаете, открытия выставок подобного уровня всегда посещают представители истеблишмента, а во Франции эта категория стоит выше политиков. И вот эти люди довольно необычно отреагировали. Например, прозвучала такая фраза: «Россия опять повела себя, как Россия, и сделала по-настоящему широкий жест, несмотря ни на что. Показала Франции такую коллекцию несмотря на сложные отношения. Так поступить может только Москва! Мол, что бы вы не делали, мы показываем вам высокое искусство, доказывая, что искусство находится вне политики». Это действительно прозвучало, и об этом говорили люди очень высокого уровня!

- Есть ли в экспозиции информация о самом Сергее Щукине?

- Знаете, мы всегда говорили, что Щукин был великим коллекционером, он разглядел Матисса, Пикассо, понял импрессионистов, первым привез их в Россию. Но он покупал то, что не покупали французы. В этой коллекции много художников, работы которых сегодня широко известны. Когда Щукин собирал свою коллекцию, они работали во Франции, но во Франции их никто не покупал! Их покупали русские, американцы, в результате ситуация получилась такой же, к с Рембрандтом. Ведь Рембрандта вокруг Голландии значительно больше, чем в самих Нидерландах потому, что его покупали не голландцы, а русские, немцы, англичане. То есть это стало еще одним упреком Парижу. Кроме того, выставка, безусловно, рассказывает о самом Щукине, который был настоящим бизнесменом, достаточно жестким, провидцем. Ведь он успел перевести свои деньги в значительной мере в Европу еще в 1905 году. В искусстве Щукин тоже был провидцем, создавшим уникальную коллекцию, которая была очень тесно связана с его характером. И для того, чтобы рассказать историю этого человека Европе, лучше места, чем Париж не найти.

- Давайте вернемся в Россию. В последнее время участились случаи вандализма в отношении предметов искусства, как вы считаете, с чем связана такая тенденция?

- Сумасшедшие люди были всегда, но сейчас наблюдается очень негативный тренд: дикое падение культурного уровня людей, притом, речь идет не о низшем, а о среднем классе. Наблюдается дикая агрессивность и непонимание того, что есть вещи, которые делать просто нельзя. Даже если тебя что-то оскорбляет, всякому приличному человеку категорически запрещено крушить выставки, ломать памятники. Вещи, находящиеся на территории музеев, морально неприкосновенны! Для этого не обязательно ставить полицейских. Каждый должен понимать: не нравится – плюнул и ушел. Плюнул на пол, но не на картину! Вот эти «тормоза» у нас потеряны на многих уровнях.

- Многие объясняют агрессию оскорблением собственных чувств. Считаете ли вы этот аргумент убедительным?

- Знаете, сейчас идея оскорбления всяких чувств уже переходит все границы. Оскорбляются буквально по всякому поводу. Притом, оскорбляются и простые люди, и чиновники… Взять хотя бы петербургскую историю с доской Маннергейму. Ее чем только не закидывали, рубили топорами… А ведь мы еще совсем недавно делали выставку, посвященную Маннергейму вместе с Финляндией. Это был очень сложный проект, вокруг которого развернулось много дискуссий, даже ругани. Для нас, петербуржцев, Маннергейм – офицер Генерального штаба, разведчик, востоковед, для финнов – президент (а нам-то это не очень важно). Для участников Великой Отечественной Войны это сложная фигура.

ФОТО: РИА Новости

И все это можно обсуждать, это нормально, если возникает дискуссия, и это правильно. Обсуждение должно быть. Но нельзя кидаться на что бы то ни было с камнями, топорами. Надо давать по рукам за такие вещи, а не все время отступать! Мы должны отстаивать сакральность территории искусства. Здесь может происходить даже то, что на улице не всегда уместно. Например, если люди возмущаются видом обнаженной натуры на улице – это их право, а вот возмущаться видом обнаженной скульптуры в музее – это совсем другое дело. То есть, у людей даже в этом случае есть право возмущаться, но нет права поднимать руку.

- И какой выход из этой ситуации?

- Я вижу здесь два выхода. С одной стороны необходимо защищать предметы искусства. У нас есть соответствующие законы, в частности – законы, карающие за вандализм. С другой стороны, видимо, нужно больше дискутировать и рассказывать. Нужно говорить о том, в какой степени свобода одного ограничивает свободу другого. Может быть, обсудив этот вопрос на уровне искусства, для нас все станет яснее и в политической сфере, где всевозможные обострения чреваты гораздо более серьезными последствиями.

- То есть, все дело в отсутствии диалога?

- Как правило, большая часть оскорблений чувств происходит из-за непонимания. Искусство – очень сложная вещь. Оно воздействует непосредственно на каждого, но содержит очень много смыслов. Если их не понимать, иногда общая картина кажется очень грубой, хотя на самом деле все очень тонко. Вот сейчас, например, открыли выставку Яна Фабра. Это художник, который в определенной степени противостоит определенной части публики. Он – фламандец и при этом сделал зал для королевы Бельгии в Брюссели, за что его чуть не убили свои же, дескать, как он посмел! Так вот, открывая выставку мы даже издали специальную книжку, в которой раскрывается множество скрытых смыслов. Книжку проверили юристы, сказали, что все в порядке, никаких проблем с законом нет. В ней мы объяснили, как он своими «жуками-черепами» устраивает перекличку с фламандским классическим искусством и становится ясно, что есть на картинах на самом деле. Классические пейзажи и натюрморты – это не просто красивое изображение, а философское напоминание о бренности этого мира.

- Какой музей на вас лично произвел самое глубокое впечатление?

- Я не говорю о больших музеях: все мы работаем вместе, дружим, все мы «про одно и то же». Но я, например, очень люблю музей семьи Доминик в Хьюстоне. Это «нефтяная» семья, которая собрала потрясающую коллекцию европейского сюрреализма, американского искусства, искусства Африки и Океании, и все это помещено вместе в замечательном здании, построенном Ренцо Пьяно. Получилось сочетание серьезного музея с частным вкусом семьи. Вышло очень красиво. Коллекция все время пополняется, например, этому музею принадлежит Капелла Ротко, одно из величайших произведений мирового искусства. Вот этот музей мне пришелся по сердцу. Обычно я называю его в числе любимых.

- Сейчас довольно популярны стали мультимедийные проекты «Живые полотна», которые сочетают полотна великих мастеров с современными технологиями, добавляя к ним спецэффекты. Как вы к ним относитесь?

- Это своего рода «поп-музыка». Такие проекты не имеют никакого отношения к музейному делу, музеи выставляют подлинные вещи, а это – популярный жанр. Но он несет определенные знание, доставляет эстетическое удовольствие, ничего плохого в этом нет. Нужно только понимать, что выставка картин Ван Гога и «Ван Гог. Ожившие полотна» - это разные вещи. Но ведь ни одна выставка не может собрать все вещи автора. Даже если есть деньги и возможности, лучшие вещи музеи все равно не дадут для выставки в другом месте. Так что каждая попытка сделать ретроспективу подлинных вещей ущербна. А так есть возможность показать все и сразу. Да есть вульгарности, но ведь они ведут к просвещению. Только, еще раз повторю, нужно понимать, что это – не искусство, не наука, а самостоятельная вещь.

- В феврале в Петербурге открывается выставка картин лидера группировки «Ленинград» Сергея Шнурова. Вы не знакомы с его работами?

- Я, честно говоря, долго не знал, что он еще и художник. Но Шнуров – это особенная фигура петербургской культуры, так что все, что он делает, интересно. Во многих вещах он – серьезный человек, так что это – не совсем поп-культура и не совсем развлекательная вещь. Посмотрим. Когда люди открывают свои неожиданные стороны, и те, кого считают несерьезным, проявляет необычайную глубину, то это очень интересно.

- Как вы относитесь к знаменитому словосочетанию «Петербург – культурная столица»?

- Это недоразумение, родившееся из того, что когда-то Россия захотела взять пример с Европы, где раз в год выбирается культурная столица, куда все съезжаются, а потом это звание передается другому городу. Вот нечто подобное хотели затеять и в нашей стране, начав с Петербурга. Все это происходило в период, когда всякое мероприятие воспринималось, как способ хватануть немного денег. Так что как только появилось само выражение «культурная столица», появился и вопрос «Если мы культурная столица, почему нам не дают денег?». Я же думаю, что столица у нас одна - Москва. А Петербург настолько самодостаточен, что нам не важны эти названия и титулы. Петербург и Эрмитаж гремят на весь мир.

- То есть почетные звания для вас значения не имеют?

- Ну почему же, некоторые неофициальные титулы, все-таки, бывают приятны. Например, Эрмитаж постоянно фигурирует в рейтингах «лучший музей мира», «лучший музей Европы», «лучший музей России», позиции в которых постоянно меняются. Или, например, Эрмитаж назвали в этом году самым романтическим местом. У нас же на Дворцовой площади снимали «Войну и мир», и после того, как эта картина вышла в Англии, одна из английских газет нас так окрестила. Или, например, мы попали в рейтинг музеев которые стоит посетить прежде, чем умереть. The Telegraph в списке самых необычных достопримечательностей мира назвала эрмитажных кошек. Все это можно использовать, играть, но отношение должно быть умеренно серьезным.

- Не так дано на день рожденья Дмитрию Медведеву Владимир Путин подарил картину Николая Овчинникова, после чего в стране резко вырос интерес к этому художнику и направлению, в котором он работал. Как вы относитесь к подобной рекламе?

- Любые PR-ходы в искусстве хороши. Вот пришел Путин на выставку Серова, сразу за ним все потянулись. А ведь он пошел, потому, что народ ходил, и ему стало интересно посмотреть: в чем причина ажиотажа. Всегда хорошо, когда власть интересуется искусством. Когда человек не настаивает, а просто делает жест в ту или иную сторону – это нормально. А когда власть начинает настаивать и указывать, какой художник хороший, это плохо. Но этого, слава богу, пока нет.

- Кстати о Серове. Сейчас в Москве проходит выставка Айвазовского. При довольно высокой посещаемости таких очередей, как прошлой зимой, нет. Как вы думаете, в чем дело?

- Во-первых, то, что люди идут в музеи – хорошее явление само-по-себе. Это происходит не только потому, что кризис (а в кризис люди обычно идут в музеи), но и потому, что интересно. Публика идет в музей, чтобы получить удовольствие. Это здорово. Частично ажиотаж был создан самим музеем: была очень хорошая реклама, в этом плане «Третьяковка» очень хорошо все придумала. Для сравнения, в Русском музее на точно такой же выставке было довольно много народу, не не настолько. Сейчас были учтены все прошлые огрехи, и сделали так, чтобы посетителям было действительно удобно.

- Какие выставки можно будет увидеть в Эрмитаже в ближайшее время?

- 29 октября в Эрмитаже открывается выставка «Каталонский сюрреализм и Сальвадор Дали». Кроме того, ближайшие полгода у нас будет проходить выставка Яна Фабра, она не занимает отдельный зал, а как бы вплетается в сам музей. Это наш подход, только Эрмитаж может себе такое позволить. Будет большая выставка вещей из сервизных кладовых. Это выставка царских сервизов, которыми пользовались в разное время. Через фарфор и этикет придворных пиров здесь будет фактически рассказана история страны. Вкусы, украшения, подача блюд – это все очень интересно! Эту мощную выставку делает Эрмитаж при участии других российских музеев. В Малом Эрмитаже можно будет увидеть японскую эмаль эпохи Мэйдзи. Это частная коллекция. Кроме того, в декабре запланирована выставка Марио Фортуни. Это художник и дизайнер, выходец из Каталонии, живший в Италии. Фирма, которая производит ткани по его дизайну, существует до сих пор, так что выставка получится про искусство и дизайн. А потом стартует целый набор проектов по Октябрьской революции. Постараемся показать нестандартный взгляд на штурм Зимнего, рассказать о мифологии, созданной Эйзенштейном (о нем будет отдельная выставка). Ансельм Кифер будет готовить нам выставку, посвященную Хлебникову и его предсказаниям революции, будет уделено внимание периоду Временного правительства, который сам-по-себе очень интересен. Интеллигенция получила власть, но не смогла с ней справиться. Отдельное посвящение будет лазарету, располагавшемуся в залах Эрмитажа. То есть, очень много страниц истории, которые хотелось бы показать.

- То есть, к столетию революции Эрмитаж готовится основательно?

- Мы сначала не собирались ничего готовить по этому поводу, но оказалось, что весь мир-то готовит! Например, наши голландские коллеги из Эрмитажа в Амстердаме сказали «Вы то, с ума сошли? Даже мы делаем выставку «Романовы и Революция». Так что, весь мир будет рассказывать про русскую революцию и русский авангард, а мы про то, в какой обстановке происходили эти события.